НКВД СССР (1934-1946)

Решение об образовании НКВД СССР было принято на заседании Политбюро ЦК ВКПБ 20 февраля 1934 г., по докладу И.В. Сталина.

Создаваемый наркомат (формальное решение об этом было принято 10 июля 1934 г.) был общесоюзным, а ОГПУ включалось в него в виде структурного подразделения под названием Главного Управления Государственной безопасности (ГУГБ). Принципиальное новшество заключалось в  том, что упразднялась судебная коллегия ОГПУ: новое ведомство не должно было  иметь судебных функций, – что подавалось пропагандой, как  признак  резкого  смягчения карательной политики.

Прокурор СССР Иван Акулов и Нарком юстиции РСФСР Николай Крыленко в своей записке Сталину  напомнили, что, помимо судебной коллегии, существуют так называемые «тройки» ОГПУ, которые имеют право внесудебного рассмотрения  и политических, и уголовных дел, с вынесением приговоров, вплоть до смертных; они высказались за упразднение  и этих органов тоже.[1]  Однако практического значения эта мера (вызвавшая, кстати, сильное сопротивление со стороны руководства создаваемого наркомата), не имела, потому что создавался новый внесудебный орган – Особое Совещание, который состоял из:
– заместителя наркома НКВД;
– уполномоченного НКВД по РСФСР;
– начальника Главного Управления Рабоче-Крестьянской милиции (ГУРКМ);
-прокурора СССР и его заместителя.

Это ведомство рассматривало дела не только во внесудебном порядке,  что само по себе противоречило всем принципам права, но и заочно, что противоречило даже Коснтитуции СССР.  В его полномочия входило: заключение в концлагерь сроком до 5 лет, административная (без суда) высылка, ссылка, депортация  за пределы СССР. Законами СССР существование такого органа не предусматривалось, и четкого регламентирования его деятельности не производилось, то есть это был открыто антиконституционный и антиправовой  институт.[2]

На местах создавались «тройки» НКВД, состоявшие из:
– первого секретаря обкома партии или ЦК республики;
– начальника НКВД соответствующего уровня;
– прокурора области, края или республики[3].

Кроме того, создавались «тройки» и при отделениях милиции соответствующих уровней;  они должны были  заниматься рассмотрением уголовных дел, рассматривать также в заочном порядке и по упрощенной процедуре.  Учитывая  «традиционный» для  советской милиции подход к делу – гонка за «плановыми» показателями раскрываемости, отсутствие тщательности в  поиске доказательств, и прочее, легко представить, сколько людей было осуждено по уголовным статьям безо всякой вины.[4]

Права прокуратуры по контролю за расследованием дел и правильностью при отдаче под суд были сильно ограничены. Предложение И.А. Акулова ограничить полномочия НКВД правом административной  высылки и заключения в концлагерь сроком до трех лет было отклонено председателем комиссии по разработке Положения об НКВД Л.М. Кагановичем. [5]

Кроме ГУГБ, в структуру НКВД СССР входили (в 1935 г.)[6]:
– главное управление пожарной охраны;
– главное управление пограничной и внутренней охраны (в первую очередь – охраны  концлагерей);
– управление исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГ);
– управление трудовых поселений (места ссылки для «социально-чуждых эелементов» и «кулаков», позднее – и для выселенных народов;
– главное управление шоссейного и дорожного строительства (оно велось чаще всего силами заключенных);
– управление коменданта московского Кремля (правительственная охрана);
– управление ЗАГС (регистрация актов гражданского состояния).
В НКВД входил также ряд технических подразделений: шифровки и дешифровки, охраны правительственной связи (фельдъегерская служба), и так далее. НКВД, согласно Положению о нем, контролировало также и работу военных трибуналов. В союзных республиках создавались республиканские наркоматы внутренних дел.

В мае 1935 г. к функциям НКВД отнесено и регулирование дорожного движения (ГАИ), а в 1937 г. создаются отделы НКВД на  транспорте, включая морские и речные  порты.
16 марта 1937 г. при ГУРКМ создается Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности (ОБХСС).[7] Функции этого ведомства постоянно расширялись, – особенно в 1940 г., когда был принят Закон о  борьбе с мелкими кражами на производстве (лагерные сроки за унесенную в кармане гайку, за отвертку). ОБХСС должен был также бороться со «спекуляцией», и за отсутствием реальных спекулянтов (партийные воротилы теневого бизнеса были вне сферы досягаемости), «карающий меч» ОБХСС обрушивался на крестьян, продающих что-то со своего огорода.

27 мая 1935 г.[8] за подписью Г. Ягоды и А. Вышинского было принято  решение о значительном расширении полномочий «троек»  в милиции. Теперь они могли рассматривать не только уголовные дела, но и дела о:
– людях без определенного места жительства («бомжей» было много и тогда, и бродяжничество  считалось преступлением);
– людях без определенных занятий (статья о «тунеядстве»);
– нарушителях паспортного режима (за попытку прописаться в столичных городах или уехать из колхоза в город можно было попасть в лагерь);
– о нищих (просить подаяние также запрещалось; после коллективизации и Голодомора на Украине и в ряде других регионов нищих было множество, их отлавливали, и отправляли в лагеря: «перевоспитываться»)[9].

К концу 1930-х годов все более заметной становилась милитаризация НКВД; так, в октябре 1940 г. на НКВД возложили  функции гражданской и противовоздушной обороны, а также функцию обеспечения  мобилизации на случай войны (уклонение от призыва в армию считалось теперь контрреволюционным саботажем и каралось расстрелом). «Под НКВД» корректировалось уголовное законодательство, фактически облегчавшее  применение  массовых репрессий[10]:
– в феврале 1931 г. была установлена уголовная ответственность за порчу принадлежащей колхозам, совхозам и МТС (машинно-тракторным станциям) техники: от 6 месяцев до 3 лет.  Простая оплошность рабочего или низкое качество самой техники могли стоить свободы (любую поломку можно было назвать «вредительством»);
– 7 августа 1932 г. принято постановление ВЦИК и СНК СССР “об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и об укреплении общественной (социалистической) собственности”.  Кража (часто – вынужденная, от голода), объявлялась контрреволюционным преступлением, а «расхитители» (часто – голодные женщины и подростки) – «врагами народа». Градаций размеров похищенного не было, поэтому применение этого закона вылилось в масштабный произвол[11];
– в 1934 г. в уголовном праве появилась статья об измене Родине (действия в ущерб военной мощи, государственной независимости и территориальной неприкосновенности СССР), каравшейся  расстрелом, а при «смягчающих обстоятельствах» – 10 лет лагерей с конфискацией имущества.  Трактовать положения этой статьи было можно как угодно, поэтому неудивительно, что пострадавших без вины  было десятки тысяч;
-2 октября 1937 г. было принято постановление ЦИК СССР, устанавливавшее за «особо опасные государственные преступления» (шпионаж, вредительство, диверсии), от 10 до 25 лет лагерей;
– в 1940 г. был признан контрреволюционным преступлением выпуск недоброкачественной продукции, и виновные лица наказывались от 5 до 8 лет лагерей. Так как практиковался «ударный» (авральный) труд, а культура производства была весьма низкой, это решение дало возможность для практически неограниченного пополнения  ГУЛАГ «контингентом»[12];
– уголовная ответственность устанавливалась с 12 лет, (кроме смертной казни: ее применяли с 18-ти).
Было создано Государственное управление трудовых резервов при НКВД СССР, куда в обязательном порядке зачислялись подростки с 14-15 лет, и обязаны были  отрабатывать 3-4 года на военных заводах с обязательной же выработкой «установленных норм». За попытку бегства – лагерь до 5 лет, за невыполнение норм – лагерь до 2х лет.[13]

В 1939 г. при НКВД было создано Особое техническое бюро: система так называемых «шарашек» – мест лишения свободы для ученых, инженеров и  специалистов. Их произвольно обвиняли в самых разных преступлениях, и понуждали к бесплатному «труду на благо Родины». В тюрьмах творили свои шедевры А.Н. Туполев, С.П. Королев, А.Н. Егер, и многие другие; часто за решеткой оказывались целые КБ и научные институты. У этого варварства был, на взгляд Сталина, практический смысл: ему было нужно много оружия, быстро и бесплатно.  Практически все заключенные специалисты  работали по военным программам. «Не справлявшихся» расстреливали, как это произошло с конструкторами ракетного оружия Клейменовым и Лангемаком, старейшим авиаконструктором России К.А. Калининым, и многими другими. Погиб в 1942 г. и Н.И. Вавилов. Всех их даже не судили – просто зачитали приговоры.[14]

В 1940 г. был введен запрет на увольнение по собственному желанию. Рабочие приковывались к своим заводам, как римские рабы к галерам. Отменены были эти, грубо нарушавшие Конституцию СССР 1936 г., законы, только в апреле 1956 г., а крестьянам покидать колхозы разрешили еще позже – только в 1974 г.  Напомним, что еще в 1927 г. были запрещены забастовки, отнесенные к «саботажу», так что с 1940 г. [15] любой как «саботажник» мог быть заключен в лагерь даже за опоздание на работу на 20 минут.

Убийство С.М. Кирова 1 декабря 1934 г. позволило еще больше ужесточить репрессивное законодательство и резко расширить полномочия НКВД.  Так, вводился «особый порядок» рассмотрения дел о «контрреволюционных преступлениях» – в срок до 10 суток, без участия сторон (то есть, без адвоката и прокурора), и без права помилования либо апелляции. Надзор прокуратуры над соблюдением законности устранялся совершенно.

В  1935 г. было принято постановление СНК и ЦК ВКПБ «О порядке согласования арестов», открыто противоречившее Конституции СССР: санкцию на арест давал не прокурор, а секретарь местной партийной организации по запросу начальника  органа НКВД соответствующего уровня.  Исключение делалось для руководителей предприятий: на их арест требовалась санкция наркома данной отрасли промышленности, и для ректоров ВУЗ-ов: на их арест требовалась санкция наркома просвещения. Подобный порядок  производства арестов был абсолютно противозаконным, но и он нарушался: так, М.Н. Тухачевский был арестован по решению Политбюро ЦК, а санкцию на арест наркома земледелия Р.П. Эйхе оформили уже после его расстрела. [17]

Таким образом, на протяжении 1930-х годов, с одной стороны, расширялись полномочия НКВД по внесудебному применению репрессий, а контроль над этим ведомством, и раньше  условный, вообще устранялся, с другой – расширялась законодательная база, облегчающая НКВД практику произвола, причем, принимаемые законы носили открыто антиконституционный характер.  Инициатором таких решений выступало руководство НКВД.[18]  Только в ноябре 1938 г. была сделана попытка несколько ограничить произвольные аресты, но с приближением войны все пошло по-старому.
Всего в штате НКВД на 1937 г. числилось 8.211 человек (в центральном аппарате).