Кукобака М. И. История одного ненаписанного рассказа (зарисовки с натуры)
Комментарий к очерку
Говорят, в сталинских лагерях были люди, которые умирали, прославляя имя своего палача. Подобные люди были и в нынешних лагерях. В условиях несвободы, отсутствия объективной информации человека можно “воспитать”. Можно искусственно навязать ему любые убеждения. Процесс прозрения может быть очень болезненным. Но люди “выздоравливают”. Постепенно, шаг за шагом освобождаясь от навязанных стереотипов мышления. Иногда не без комизма.
Столкнувшись с реальностью, грубо противоречащей устоявшимся убеждениям, человек нередко проявляет чудеса изобретательности, чтобы разрешить противоречие, “не поступаясь принципами”. То есть без ревизии собственных взглядов. Вот эту “подгонку под заданный ответ” я и намеревался как-то показать в своём наброске.
Здесь, ничего не выдумано. Реальны лица, события и оценки характеров. И любой из упомянутых здесь, мог бы себя опознать. Выдуманы лишь клички – псевдонимы, В политлагере они не прижились, не приняты. Мы все были очень разными людьми. На мой взгляд, идеологические, духовные границы – различия у нас были глубже, чем среди заключённых бытовых (уголовных) лагерей. Мы были разными по уровню образования, культуре и многому другому. И находиться вместе, в тесном пространстве было нелегко. Ведь мы люди, не ангелы.
Положение усугублялось провокаторской, разлагающей деятельностью КГБ. Они стремились добиться максимального, нравственногоразрушения личности. Нередко им это удавалось. Потому что в средствах не стеснялись: подкуп, шантаж, замаскированные пытки. И даже убийства – если им это было выгодно. А если не выгодно – могли держать пожизненно, дожидаясь “естественной” смерти. Спешить им было некуда. Отцы уходили на “заслуженный” отдых – сыновья принимали эстафету палачества. Потому и архивы от народа скрывают. Я сам испытал это чувство тоскливой безысходности. Арестовав, последний раз в 1978 году и судив три раза подряд, меня хотели судить в четвёртый и продлить срок до 2000 года и больше. Это была бы точка.
30/Х1-1990 г.
Михась Кукобака
Предупреждение! (особо грамотным редакторам и читателям).
Все “ошибки” в тексте очерка, сделаны сознательно. Просьба, не исправлять!
Если в каждой шутке есть доля истины, то в моём рассказе,
лишь доля шутки, остальное – истина.
Вернулся я из штаба в крайнем раздражении. И, едва ступив за порог секции, стал изливать душу.
Да что же это творится?! На прошлой неделе дважды пытался отправить письмо. В первом случае перечислил, что следует прислать в бандероли – конфисковали. Почему!? – мол, разглашаю “сведения, не подлежащие разглашению”. Снова написал. О бандероли уже ни слова. Ограничился двумя фразами. Вверху листа: “Здравствуйте!” – внизу: “До свидания”. Дата, подпись; безо всякого текста в промежутке. Опять не угодил: “Условности в тексте”. А в чём “условности” и чего “нельзя разглашать” – цензор с опером не объясняют.
Сегодня в третий раз конфисковали. На чистом листе поставил лишь дату и подпись; и всё, и в конверт. А они?! – “Подозрительное по содержанию”. Предлагаю: мол, составьте сами текст письма, а я перепишу и подпишусь. А они? “Еще чего! Мы за тебя не обязаны писать”. – Это же форменное издевательство над человеком! – гневно закончил я свой монолог.
– Он до сих пор не понял, что живёт в условиях древнеегипетского рабства, – послышался бесстрастный голос. В углу, возле своей кормушки, Кандидат Филологических Наук меланхолично дожёвывал пряник.
“Ну – ну! Болтай больше. Небось, древнеегипетские фараоны не позволили бы тебе пряники в ларьке выписывать”, – мысленно возразил я филологу, однако вслух возражения не высказал.
– А что ты ещё хотел от этих коммунистов?! – выкрикнул из другого угла Инженер-Электронщик и с досады уронил толстый справочник по кибернетике.
Шпион оторвал голову от детектива, иронически оглядел меня и, не удостоив единой репликой, снова углубился в занимательную историю, в которой успешно разоблачалась вражеская агентура.
Надо заметить, что Шпион этот был взаправдашний. Он работал мастером – строителем и по совместительству шпионом. А может быть,он работал шпионом, а по совместительству мастером-строителем? Но это не имело ровно никакого значения. Именно это и было успешно доказано следствием. Шпион настолько уверовал в свою нераскрываемость, что по небрежности уронил какой-то секретный документ. Документ поднял, конечно же, агент КГБ. И Шпиона отправили в Пермскую область, читать детективы. Ровно на 10 лет.
Вдруг ко мне подошёл Марксист и, оглянувшись презрительно на сокамерников, вполголоса говорит.
– Чего ты этих дураков слушаешь? Пойдем, прогуляемся, и я тебе объясню суть дела. Мы вышли из барака.
– Что это вы всё на коммунистов валите? – досадливо поморщился Марксист. Неужели враждебная пропаганда так вам задурила мозги, что вы за деревьями леса не видите?
– А на кого же мне валить? Меня что, французы заперли в этот лагерь?
А насчёт “враждебной пропаганды” – ты это брось! Её слушать, себе же дороже обойдется. Её, эту пропаганду, так глушат, что пока поймёшь, что к чему, не один миллиард нервных клеток угробишь. А они, как известно, не восстанавливаются; – блеснул я эрудицией, вспомнив популярную статью.
– Ну, если ты не слишком оболванен чужими “радиоголосами”, с тобой ещё можно будет поговорить. Вот скажи откровенно: у тебя не возникала случайно мысль, что ко всем твоим бедам как-то причастно ЦРУ?
– Че-во?! Вознегодовал я, – ты чё, совсем обалдел от своего Маркса?
– А ты не “чевокай” преждевременно. Пошевели сначала мозгами.
Ты что, не знаешь, что ЦРУ раскинуло свои щупальца по всему миру? Неужели ты думаешь, что оно обошло вниманием такой важный объект, как наш лагерь? Не уголовный, а по-ли-ти-ческий лагерь, – подчеркнул Марксист. Я призадумался.
Надо сказать, что Марксист этот был очень грамотным человеком.
Он окончил два института. Кроме того, он прочёл всего Маркса от корки и до корки. Ходили упорные слухи, что именно за это его и посадили. Всякие крайности, как известно, опасны. Хочу добавить, что в нашей секции жил ещё второй Марксист. Тот вообще Маркса не читал, потому что был хорошим токарем. Но Второй Марксист аккуратно посещал политзанятия, так как за это не лишали прогрессивки. У него были жена и двое детей. И прогрессивка была весьма желательной в семейном бюджете.
На политзанятиях часто говорили о Марксе и Ленине. Из всего, что там говорилось, Второй Марксист хорошо усвоил три мысли: рабочий класс – гегемон, высшая форма справедливости – диктатура пролетариата и, что пролетарии всех стран должны объединяться. Когда, однажды, начальство проявило несправедливость, он решил на практике реализовать то, что усвоил на политзанятиях. Он остановил свой станок и призвал товарищей последовать его примеру. Однако, с “диктатурой” произошла осечка. Видимо, Маркс что-то не доработал в своей теории и Второй Марксист был переведён на токарный станок в Пермскую область. Сроком на шесть лет.
Здесь он также не читал Маркса, но всех нас называл господами – демократами, которые только и думают, как бы усидеть на шее рабочего класса. Второй Марксист хорошо играл в шахматы и как-то предложил мне партию. В шахматы я играть не умел, но хорошо разбирался в фигурах. Поставив в беспорядке все фигуры на доску, я сказал партнёру:
– Смотри! Вот эти фигуры, пешки, – народ; или народ – пешки, что одно и то же. Остальным фигурам сам дай назначение и построй на доске своё Государство диктатуры пролетариата, чтобы в нём была Всеобщая Справедливость.
Второй Марксист с полминуты озадаченно смотрел на доску, с беспорядочно стоящими фигурами. Потом, раздражённо смахнул их и заявил, что я такой же “господин – демократ”, а значит, мечтаю залезть на шею рабочему классу. Больше мы с ним в Шахматы не играли. Однако вернёмся к нашей беседе.
– Послушай, ты что-либо в логике смыслишь? – спросил Марксист.
– Ну, разумеется! Мне эта книжка в тюрьме попалась, так я её целых
45 дней изучал, пока на этап не взяли. Очень умная книга,
хотя и непонятная, – похвалил я учебник логики.
– А я этот предмет в двух институтах учил, – внушительно сказал Марксист и
предложил: – А теперь давай рассуждать логически.
– Давай! – Охотно соглашаюсь.
– Как ты считаешь, для кого выгодно нарушение советских законов: для ЦРУ или для коммунистов? – Начал издалека Марксист.
– Для кого выгодно, тот и нарушает, – отвечаю. – А нарушают коммунисты – значит им это выгодно.
– Экий ты легкодумный. Зачем честный коммунист будет нарушать им же установленный закон? Себе во вред?
– Но ведь нарушают, – упрямо твержу, – и управы на них нет. Тем более, здесь. Сам говоришь, политзона, особое внимание. А сотрудники КГБ больше всех и нарушают здесь законы.
– Да ведь повторяю: честный коммунист не будет нарушать им же установленный закон. Это не логично. Это значило бы дискредитировать собственную власть.
– Нарушает советские законы агентура ЦРУ. – Решил открыть свои карты Марксист, убедившись в моей непонятливости.
– Не может этого быть, – уверенно возражаю. – Здесь ведь самые доверенные люди подобраны.
– Эх ты, наивная деревня! – Марксист сочувственно покачал головой. – Доверенные говоришь? А вспомни: правая рука Сталина, председатель тогдашнего КГБ Л.П.Берия, не доверенный был человек? А оказался впоследствии английским шпионом. Разве не так?
– А ведь верно, – вспомнил я, – об этом газеты писали.
– А Пеньковский, – продолжал марксист, – тоже не доверенный человек? Это только в самых верхах, а внизу сколько их? Тьма! По моим скромным подсчётам, две трети нынешнего состава КГБ работает на полставки в ЦРУ.
– Да ну?! – изумился я.
– Вот тебе и “да-ну”. Я давно наблюдаю, и пришёл к выводу, что более половины здешних сотрудников завербованы. Сам начальник лагеря майор Долматов наверняка является и майором ЦРУ по совместительству. Механика подрывной работы очень проста. По указаниям оттуда здешняя агентура, как и повсюду в стране, устраивает разные провокации, грубо нарушает советские законы.
Вы, диссиденты, сообщаете об этом на Запад. А там уже поднимают крик по поводу нарушения Прав Человека в нашей стране. По существу и вы, диссиденты, и КГБ делаете одно чёрное дело: объективно сотрудничаете по подрыву Советской Власти. Дискредитируете её в глазах народа. Только КГБ это делает за плату, из корыстных побуждений, а вы – искренне, в силу политической наивности своей.
– Хитро задумано. Неужто в стране так много шпионов, тем более среди самых доверенных лиц? – я всё ещё не мог поверить услышанному.
– Да-а, необразованность – тяжёлый недостаток, хотя и преодолимый. А ты знаешь, что даже сам… – тут Марксист пугливо огляделся по сторонам и, наклонившись к моему уху, еле слышно прошептал: – …был завербован Германской разведкой.
– Не может этого быть! – возмутился я. – Он же вождь мирового пролетариата. Это клевета!
– Вижу, рановато тебя на этап взяли – не доучил ты “Логику”. Мог бы и с собой прихватить книгу, не велик грех. Все равно на цигарки порвут, – ехидничал Марксист. – А вот объясни – на чьи деньги и как это, возможно, было проехать через всю Германию под охраной, в запломбированном вагоне в страну, с которой эта самая Германия воевала?
– Вот это да-а! – ошарашено открыл я рот.
-То-то! – назидательно закончил Марксист, повернулся и отправился по своим делам. “Вот что значит два высших образования в сравнении с моим неполным средним”, – уважительно, хотя и не без зависти, подумал я и тоже отправился по своим делам.
Через некоторое время меня вызвали к начальнику лагеря майору Далматову.
– Что это ты подозрительно много писать стал? Жалобы разные сочиняешь…
Я вспомнил Марксиста и с интересом посмотрел на начальника. Попытался представить его в форме майора ЦРУ, но не знал, как эта форма выглядит. Потом стал перебирать в уме свои “жалобы”. Так: “Заявление Архиепископу Пермскому” с просьбой прислать священника для исполнения христианских обрядов – с точки зрения Конституции вроде бы всё законно. Потом, чиновнику по делам вероисповеданий Харчеву, с просьбой объяснить, как, согласно той же Конституции, но в рамках закона, можно осуществить Право на свободу совести. Дальше: “Надзорная Жалоба в Верховный Суд” – не противоречит Конституции -добиваться справедливого судебного решения. Ах, да! – забыл! Я же писал Заявление с просьбой, 300 рублей моих денег отправить в фонд радио “Свобода” – как организации, “борющейся за демократию, мир и дружбу между народами”. По этому поводу со мной уже был “крупный” разговор. Меня предупредили: ещё одно подобное заявление – и я буду серьёзно наказан, а мои деньги конфискуют в Советский Фонд Мира.
В общем, не чувствуя опасности, я с любопытством ждал продолжения разговора. Однако начальник нахмурился и невпопад спросил:
– А что у тебя общего с осужденным Б.? – Он имел в виду Марксиста. Мне вдруг стало холодно и грустно. Не дожидаясь ответа, начальник продолжал:
– С полгодика посидишь, образумишься, поразмыслишь над своим поведением, а там решим, что с тобой делать. И он нажал кнопку под столом.
Вошёл надзиратель и повёл в лагерную тюрьму – по научному ПКТ называется (помещение камерного типа). Меня втолкнули в камеру. Дверь захлопнулась. Ржаво заскрежетал замок. Потом всё стихло.
“А ведь прав был Марксист, – с тоской подумал я, оглядывая мрачные стены.
И нигде от этого ЦРУ не спрячешься. Даже в такой далёкой Пермской области”.
Эти сценки лагерной жизни я решил перенести на бумагу, отнюдь не для потомков. Взглянуть на себя со стороны всегда полезно. Итак, я полагал, что продолжение следует… Но, “продолжения” не последовало. Пообещав себе продолжить рассказ, я решил написанное показать некоторым его героям.
Кандидат Филологии оторвался от своих изысканий в области французского фольклора, прочитал, улыбнулся и заметил: – Здесь что-то есть.
Шпион весело расхохотался, и с искренним злорадством добавил:
-Так им и надо! – Он ненавидел всех Марксистов всеми фибрами своей души.
Марксист был занят конспектированием очередной работы Маркса. Отодвинув толстый том, он вдумчиво прочёл записи, тонко улыбнулся и без комментариев вернул мне листки.
Второй Марксист вначале улыбался, потом нахмурился и, закончив читать, повторил известную мысль о шее рабочего класса, на которой желают усидеть все господа – демократы, не исключая и меня. После него я подошёл к неупомянутым здесь Писателю и Журналисту; которые, в этот момент о чём-то оживлённо беседовали между собой.
Писатель сочинял меланхолические рассказы, которые печатались в толстых сибирских журналах. Несомненно, в рассказах была польза. Кто одолевал их, уже сдавал экзамен на мужество и силу воли, и мог этим гордиться. Естественно, Писатель оказался среди нас не за свои рассказы, а за обсуждение “чужих” рассказов в школьном кружке.
Писатель был очень высоконравственным человеком. Он прочёл мои заметки и строго спросил: – Зачем ты это написал?
– Чтобы отправить в “Крокодил”, – чистосердечно признался я, ожидая скромной похвалы.
– Разве ты не понимаешь, что выдаёшь наших товарищей оперслужбе?
Я несколько растерялся от такой оценки и, не отвечая, протянул листки его собеседнику – журналисту. Журналист был серьёзным человеком и вдобавок экономистом. От этого он был ещё серьёзнее. Как-то, в спецхране Центральной библиотеки он наткнулся на кучу разных графиков и бухгалтерских выкладок по сельскому хозяйству. Проявив похвальную усидчивость, Журналист написал скучный очерк о теневой экономике. Но этот очерк понравился радио “Свобода” и очень не понравился КГБ. Разность вкусов Московский суд оценил в шесть лет, и автора отправили знакомиться с экономикой Пермской области.
Журналист с мрачным видом прочёл текст и изрёк: – Написано очень смешно, но Боря прав: ты сдаёшь товарищей.
– Но здесь же нет фамилий?!
– А разве трудно догадаться – кто есть кто?
– Но ведь здесь нет тайн. Всё известно, – пробую слабо защищаться.
– А ты уверен, что ИМ всё известно, о чём ты написал? – твёрдо стоял на страже нравственности Журналист. Я вздохнул, молча закатал листки в полиэтиленовый пакетик и засунул в дырку под пол. Журналист и Писатель продолжили свою беседу.
Однако, с упорством, достойным лучшего применения, через год я попробовал вспомнить и дописать свой неудачливый рассказ.
“Перестройка” была в разгаре. Не успел я исписать пару листочков, как пришли с обыском. Записи конфисковали, как “антисоветские по содержанию”. Я не успокоился и отправился в оперчасть.
– Объясните, пожалуйста, в чём здесь криминал? – очень вежливо спросил я капитана КГБ Яшина из Мордовского Управления.
– Да нет вроде здесь ничего особенного.
– Так в чём же дело?!
– Знаете ли, мы пока ещё к этому не привыкли, – ответил “перестроившийся” КаГэБист.
– Ну, так привыкайте! – дружески посоветовал я ему.
Но это уже была чистая риторика. Я махнул рукой. Я сдался. Я отказался писать свой рассказ. О-кон-ча-тель-но!
Лето 1987 г.
Михась Кукобака.
Послесловие к рассказу через 16 лет.
“История…”
Описанные здесь персонажи – реальные люди, с которыми я сидел в тех лагерях. Время, проведённое там, не повод для дружеских встреч и застолий. Поэтому, и сведения о бывших солагерниках, случайно полученные автором.
Вот их имена и сложившаяся жизнь, после выхода на свободу.
“Кандидат Филологии” – Михаил Мейлах, питерский учёный. Кандидат наук; специалист по французскому фольклору (возможно, уже Доктор). Мейлах – учёный по “наследству”. Он сын известного учёного, филолога – пушкиниста, умершего несколько лет назад. По наследству, получил ещё одну квартиру, женился на студентке.
“Писатель” – литератор Борис Черных. Одно время был главным редактором областной газеты. Получил 3-х комнатную квартиру, женился на студентке. Ныне, член жури одного из кинофестивалей (кажется в Сочи).
“Журналист” – Лев Тимофеев; известный московский журналист, член Союза Писателей, член редколлегий разных изданий. Пишет в основном на экономические и “нравоучительные” темы.
“Шпион” – Альберт Петров, инженер-строитель и мастер спорта по единоборствам. После освобождения собирался эмигрировать.
“Электронщик” – Владимир Кириченко, эмигрировал в США. Успешно занялся бизнесом; по слухам уже миллионер.
“Марксист” – Анатолий Бедарьков, инженер-механик. Работает где-то в Могилёве.
“Второй Марксист” – Григорий Исаев, инженер-механик. Профсоюзный деятель в Самаре.
Капитан Яшин – сотрудник Мордовского Управления КГБ (ФСБ). Его дальнейшая карьера в “органах” мне неизвестна. В описываемое время, производил хорошее впечатление.
Начальник лагеря майор Далматов – умер сравнительно молодым человеком, не дожив до пенсионного возраста. Сменивший его в этой должности, п/полковник Осин скончался на 60-ом году жизни.
Автор повествования – “наивная деревня” “с неполным средним образованием”, всего лишь “45 дней изучавший логику” на тюремных нарах; ныне, обитает в одном из отдалённых районов Москвы. Одинокий и всеми забытый, он пребывает в состоянии хронической депрессии и меланхолии: из-за непонимания окружающего мира; отсутствия возможностей, средств и желания – изменить мир в лучшую сторону.
Осень. На улице моросит мелкий дождик. Октябрь 2003 года.